Начав путь от источника в далеких горах, речка миновала разнообразнейшие виды и ландшафты сельской местности и достигла наконец песков пустыни. Она попыталась было одолеть эту преграду подобно тому, как преодолевала все другие, но вскоре убедилась, что по мере продвижения в глубь песков воды в ней остается все меньше и меньше.
Не было никакого сомнения, что путь ее должен пройти через пустыню; положение казалось безвыходным. Но вдруг таинственный голос, как будто исходящий из самой пустыни, прошептал ей:
— Ветер пересекает пустыню, и река может пересечь ее тем же путем.
Река возразила, что она лишь мечется в песках и впитывается ими, ветер же может летать; именно поэтому ему ничего не стоит пересечь пустыню.
— Тебе не перебраться через пустыню привычными, испытанными способами — ты либо исчезнешь, либо превратишься в болото. Ты должна отдаться на волю ветра; он доставит тебя к месту твоего назначения.
— Но как же это возможно?
— Это возможно только в том случае, если ты позволишь ветру поглотить себя.
Нет, такое предложение было неприемлемым для реки: никто и никогда не поглощал ее. И вообще, она не собиралась терять свою индивидуальность. Ведь, раз потеряв ее, как она сможет вернуть ее снова?..
— Ветер,— продолжал песок,— именно тем и занимается, что подхватывает воду, проносит ее над пустыней и затем дает ей упасть вновь. Падая в виде дождя, вода опять становится рекой.
— Но как я могу проверить это?
— Это так, и, если ты не поверишь этому, ты не сможешь стать ничем иным, кроме затхлой лужи, и даже на это уйдут многие и многие годы; а ведь быть лужей, согласись, далеко не то же самое, что быть рекой.
— Но как я смогу остаться той же самой рекой, что и сегодня?
— Ты не сможешь остаться прежней ни в том, ни в другом случае,— отвечал шепот.— Переноситься и вновь становиться рекой — это твоя сущность. Ты принимаешь за саму себя свою теперешнюю форму потому что не знаешь, какая часть в тебе является сущностной.
Тут что-то откликнулось в мыслях реки на эти слова. Смутно припомнилось ей состояние, в котором то ли она, то ли какая-то ее часть — но в действительности ли это было?..— уже находилась в объятиях ветра. Она вспомнила также — но вспомнила ли?..— что эта, хоть и не очевидная вещь, вполне реальна, выполнима. И речка воспарила в дружелюбные объятия ветра, который легко и нежно подхватил ее и умчал далеко-далеко, за много миль, где, достигнув горной вершины, осторожно опустил вниз. А так как у реки все же были сомнения, она запомнила и запечатлела в уме подробности этого опыта более обстоятельно.
«Да, вот теперь я познала свою истинную сущность»,— так размышляла река.
Река познавала, а пески шептали:
— Мы-то знаем; ведь день за днем это происходит на наших глазах, потому что из нас, песков, и состоит весь путь — от берегов до самой до горы.
Вот потому-то и говорят, что путь, которым потоку жизни суждено продлиться в своем странствии, осуществляя непрерывность, записан на песке. Примечание Идрис Шаха. Эта прекрасная история входит в устную традицию многих народов и почти постоянно пребывает в обращении среди дервишей и их учеников. Она была использована в «Мистической розе из царского сада» сэра Ферфакса Картрайта, опубликованной в Англии в 1899 году. Настоящий вариант принадлежит Аваду Афифи, тунисцу, умершему в 1870 году.