Вопросы к Учителю

ВОПРОСЫ К УЧИТЕЛЮ

(На вопросы отвечает Виктор Сяо)

 

Что означает тайцзи-цюань в переводе на русский язык?
Дословно — кулак тайцзи. Кулак здесь — синоним единоборства. В развернутом переводе получится «боевое искусство по принципам тайцзи».

 

 

Почему тайцзи-цюань называют внутренним стилем?
Внутренним стилем называют не только тайцзи-цюань. Это могут быть самые разнообразные школы — и шаолиньские, и уданские, и местные народные — в случае, если работа идет в первую очередь со вниманием и внутренней энергией, а не только с мышцами. А в зависимости от того, как работают над вниманием и ци, т.е. внутренней энергетикой, единоборства делятся на различные школы. Тайцзи-цюань относится к школам, где проводится внутренняя работа в соответствии с принципами тайцзи, главный из которых — нейтрализация конфликтов инь и ян, иными словами — гармония инь и ян.

 

 

Какое отношение имеет тайцзи-цюань к другим восточным единоборствам?

Тайцзи-цюань — боевое искусство, по сути занимающее наивысшее место в ряду китайских школ единоборств. Но в реальности на исключительный уровень мастерства в нем выходили единицы. После популяризации тайцзи-цюаня количество таких мастеров увеличилось ненамного.
Важнее понять, как появился столь уникальный вид единоборства. Проследить это довольно сложно. Я не верю в версии, по которым тайцзи-цюань «вдруг возник в чьей-то гениальной голове». Люди накапливали опыт единоборств — причем, скорее всего, те, которые не обладали большой физической силой. Им хотелось найти способы, с помощью которых слабый сможет одолеть сильного, медленный победит быстрого, а старый справится с молодым. И на этом пути появились так называемые внутренние, мягкие стили, которые использовали все, что помогало продвинуться в этом направлении — к примеру, толкание жерновов или набирание воды из колодца — обычные бытовые ситуации. Человек, который целыми днями этим занимался, пытался найти оптимальный вариант, чтобы не уставать — то есть искал возможность эффективно работать с минимальными затратами энергии. А если при этом он занимался единоборствами, то пытался найденное в этом действии перенести и в искусство поединка. Мне кажется, что накопление такого опыта сыграло большую роль, чем любые, пусть и гениальные, догадки. Это способность за счет мягкости одолеть твердое, например. С помощью оптимальной конструкции опорной структуры, более тонкой системы передачи энергии и ее наименьшей затраты, наиболее эффективного физического действия.
Ну и, конечно, люди всегда стремились к здоровью. Они искали контакты между оздоровительными методами в китайской медицине и своим видом боевого искусства. Были различные традиционные внутренние практики, носящие ныне общее название «цигун» — это тоже работа с внутренними энергиями, но не боевого направления. И те, кто одновременно занимался и оздоровительными внутренними практиками, и единоборствами, перенимали что-то из них во внутренние боевые стили.

Кроме того, вся китайская культура была взаимосвязана, организована на одном принципе, на одной схеме — например схеме Книги перемен. Образованные люди искали связи между И-Цзин и определенными видами единоборств, а это уже выводило на сочетание боевого искусства с основными китайскими философскими категориями. Причем таких категорий могло быть много — даосских, конфуцианских, буддийских. Все это постепенно просачивалось в единоборства и обогащало их. А так как в тайцзи-цюане ведущим был объявлен принцип тайцзи, то все уже складывалось, переплавлялось, настраивалось на него, образуя собственный сплав как из боевых, так и из различных не боевых учений, таких как медицина, философия, даосская алхимия, буддийские практики. Проводились даже параллели с каллиграфией, с изобразительным искусством. Принималась во внимание теория биоритмов. Все, что возможно, в Китае всегда пытались слить в один предмет так, чтобы он отвечал основным принципам (здесь — тайцзи), и в тоже время впитывал в себя традиционную культуру. В тайцзи-цюане мы видим идеальный синтез китайской культуры, выраженный в единоборстве.

 

 

Какая из версий о происхождении тайцзи-цюаня наиболее верна?

В настоящее время существуют три основных версии.
Одна из них гласит, что тайцзи-цюань произошел из деревни Ченьцзягоу (дословный перевод — Овраг семьи Чень) и был создан Чень Вантином.
По второй версии, тайцзи-цюань произошел от (для меня — мифического) даоса Чжан Саньфэна. В это верит большинство мастеров и любителей, кроме Ченей. Широко известно, что родоначальники тайцзи-цюаня стиля Ян поклонялись именно Чжан Саньфэну.
Третья версия берет свое начало чуть ли не из IV, а то и из III века. И в этой цепочке, по-моему, первая историческая фигура — мастер Танской династии Сюй Сюаньпин, по линии которого тайцзи-цюань и передавался.
Все эти версии меня не удовлетворяют. Есть еще другие стили тайцзи-цюаня. Например, стиль У (гражданский) ведет свою линию по некой даосской линии. Одним из его ярких представителей (исторически — в ближайших веках) был Сун Шумин, который привнес туда это искусство. Но мастером, который передал искусство основоположнику стиля У (формально выделившемуся из стиля Ян), был У Цюан-ю, сын которого У Цзяньцюань и считается основателем стиля. Все они учились у мастера Суна, но он им запретил передавать искусство дальше. И все остальные ученики будто сдержали слово — но, скорее всего, пошли на хитрость: свой формальный комплекс они вывели из стиля Ян, а во внутреннем искусстве объединили и Ян, и Сун, за счет чего и создали свой стиль.
Налицо острая нехватка письменного архивного материала. Идет фальсификация истории, спекуляция в интересах разных школ. Меня с первых дней поразило пояснение истории возникновения тайцзи-цюаня, проговоренное моим Учителем, Мастером Ши Мином. Кто его вывел на трактат — неважно, но он любил наизусть читать отрывок из Чжуан-Цзы, повествующий об искусном скотобойце. Вообще-то в легенде речь шла о естественных методах пестования здоровья, жизни — но зацепила именно эта часть. Мясник объяснял князю, что его интересует не техника разделывания туши, а познание Дао. И он проговаривал, что вначале, как и любой другой, он видел лишь тушу, разделывал ее, у него быстро тупел нож, — а теперь он достиг такого искусства, когда перестал смотреть глазами и начал проникать в тушу духом. И его нож скользит без преград по линиям наименьших сопротивлений, так что разделывание происходит очень быстро. Закончит — туша еще стоит, как живая, а потом вдруг рухнет, ибо уже полностью разделана. А нож он не точил 19 лет, потому что лезвие не встречало препятствий. И он говорил так: «Тем, что не имеет толщины, можно проникнуть в любую щель». Ши Мин очень любил цитировать его слова: «Князь, твой слуга сейчас уже не глазами смотрит, а встречается с объектом духом, а когда перестают действовать органы чувств, начинается течение духа». Для меня это сильнейший аргумент в защиту того, что, во-первых, наивысший уровень тайцзи-цюаня именно таков, как это проговаривал скотобоец, а во-вторых, трактат Чжуан-Цзы был написан где-то в IV–III вв. до н.э. Так как же проследить, откуда возникла идея тайцзи-цюаня, если его принципы уже были проговорены в глубокой древности?..
Есть еще несколько подобных легенд, подлинность которых так или иначе оспаривается историками, — но в достоверности этого предания не сомневается никто. И пусть у этого скотобойца нет слов «тайцзи», «уцзи», «инь», «ян» — но то, что он проговаривает о течении духа, полностью совпадает с тем, что говорит об этом мой прадед по школе Ван Юнцюань: «Тайцзи-цюань — это сплав духа, внимания, ци — и его движение». И если эти слова сравнить с выражением того мясника — чем они отличаются?.. Так откуда же тайцзи-цюань? Если люди в то время достигали подобных высот в таком мастерстве, то кто может исключить, что того же кто-то не добивался в другом искусстве? А так как все это происходило в патриархальном консервативном обществе, то передавалось, вероятно, по семейным ветвям, тайком. И совершенно недоказуемо, что, где и когда произошло. Термин «тайцзи» впервые зафиксирован в интерпретации «Книги перемен» в VIII–VII вв. до н.э. А обнародована она была в XI или XII веке, во времена династии Сун. Тогда же была впервые опубликована и схема тайцзи. Хотя археологи находят подобия этой схемы чуть ли не в каменном веке. Но одно дело — это запись, и другое — когда это возникло на практике. То, что даосская алхимия внесла огромный вклад в тайцзи-цюань, неоспоримо. Между этими практиками существуют чуть ли не прямые связи. Но даосская алхимия не сориентирована на боевое искусство. По-моему, ее оздоровительные методы получили в Китае наибольшее признание. И факт, что этот аспект наиболее близок к сути тайцзи-цюаня.
Кое-кто приписывает даосам и открытие самого принцип тайцзи. Я с этим тоже не согласен. Потому что даосизм как религия возник на несколько веков позже, чем основная концепция Дао, которая была прописана Лао-Цзы. Его нельзя назвать ни ученым даосом, ни даосом религиозным. Он был просто мудрым человеком, который вышел на прозрение Дао и гармонию инь-ян. И не может быть, чтобы самостоятельно. Он тоже подытожил опыт многих предыдущих поколений. Но и у него не было слова «тайцзи». У него был термин «Уцзи», содержание тайцзи без его наименования, — гармония инь-ян, например. Так что, по-моему, тайцзи — это самостоятельное открытие древних китайцев, в котором приняли участие почти все школы былых времен. А то, что это открытие использовали и даосы в своем курсе на оздоровление или бессмертие, и конфуцианцы в своих философских диспутах или в управлении государством, и пришедшие из Индии и проникшиеся китайской культурой буддисты, совсем не означает, что этот принцип был ими порожден.
Когда-то в Китае была эпоха (до нашей эры), которая называлась Эпохой полемики ста школ, т.е. огромного количества разных школ. Там были школы инь-ян, школы усин и бог знает еще какие. И каждой из них было присуще вбирать в себя все рациональное из других. Они спорили и таким образом взаимно обогащались, вследствие чего и был открыт принцип тайцзи. Так что это не открытие какой-либо отдельной школы или некоего святого.
Поэтому в вопросах возникновения тайцзи-цюаня, мне кажется, наиболее прав был племянник У Юйсяна (основоположника стиля У-шумного) Ли Июй, который в свое время, еще будучи в контакте с Ян Лучанем, заявил письменно, что «Мы не знаем, от кого произошел тайцзи-цюань». В это надо вдуматься. Мы можем все вместе проанализировать ситуацию. Во-первых, это был патриархальных строй, с клановыми правилами в тайцзи-цюане, в котором человек не мог в открытую отречься от своих прародителей по школе. Если бы это были действительно Чени, то никто бы не имел права заявить, что, мол, мы не знаем, откуда к нам пришел тайцзи-цюань. Его бы свои же «закопали». Тем более, что его дядя по школе Ян Лучань знал, где он учился. И никто из Ченей тогда на него не набросился, потому что сами Чени не знали, откуда это. К тому же существует версия, что в самом клане Ченей произошел раскол. Они занимались своими «пушечными ударами» — так назывался их стиль, более внешний и тоже сильный. Их представитель Чень Факэ в конце 20-х годов ХХ в. появился в Пекине и произвел фурор. Он же — учитель самых знаменитых мастеров стиля Чень прошлого века. Так и он не говорил, что они представляют тайцзи-цюань.
Так у кого же выучился своему искусству знаменитый Ян Лучань? У Чень Чаньсиня, которого Чени исключили из своего списка надолго — за то, что он преподавал не их семейный стиль, а нечто совсем другое. То, что прошло, вероятнее всего, по линии Ван Цзунюэ и Цзян Фа, минуя клан Ченей. Вот в чем загадка. Иначе нельзя объяснить столь существенную разницу между «пушечными ударами», традиционными для Ченей, и тем, что преподавал Ян Лучань в Пекине. До того, как обнаружили трактат Ван Цзунюэ, и сам Ян Лучань называл свой стиль не тайцзи-цюанем, а мягким, последовательным кулаком.
И с опорой на то, что говорится у Чжуан-Цзы о скотобойце, с опорой на высказывание Ли Июйя, племянника У Юйсяна, я считаю, что это совершенно запутанная история, и я не уверен, что вообще когда-нибудь докопаются до истоков тайцзи-цюаня. Невозможно проследить то, что по разным каналам тайно передавалось в самых разных школах, причем без официальных записей. Поэтому меня больше интересует не возникновение тайцзи-цюаня, а его суть. В процессе той практики, в которой я нахожусь, до меня постепенно доходит — да, это великое искусство, очень интересное, которое выводит не только на оздоровление и на особую боевую базу, но и служит отличным инструментом для познания самого принципа тайцзи.

После Чень Факэ его ученики стали преобразовывать «пушечные удары» в соответствии с принципами тайцзи-цюаня. И как раз, по-моему, именно его ученики и реализовали эту задачу. Так что в узких рамках такой передачи стиль Чень тоже стал тайцзи-цюанем. А в старой клановой передаче остались, по-моему, или чистые «пушечные удары», «пушечный молот», или реформированный, смягченный, где-то смешанный, где-то пытающийся нащупать пути к истинному тайцзи-цюаню, стиль. Но в передаче учеников Чень Факэ он уже давно может на равных правах считаться традиционным тайцзи-цюанем. Особенно сильно реформировали его такие мастера, как Хун Цзюньшен и Фэн Чжицян. Это мое личное мнение. Я стилем Чень тоже занимался несколько лет — и я знаю, куда он ведет.

 

 

Насколько тайцзи-цюань популярен в Китае сейчас?

Я бы сказал — и популярен, и непопулярен. Более-менее распространен спортивный тайцзи-цюань, которого исторически не было. До основания республики в 1949 г. практиковали только традиционный тайцзи-цюань. Он был широко известен как оздоровительный метод и как эффективное боевое искусство. Но все это было в клановых рамках. И, судя по трактату Ван Цзунюэ, и тогда уже было много побочных школ тайцзи-цюаня, не уловивших его суть. И только с конца 20-х — начала 30-х годов пошло какое-то обобществление этого предмета. Появились всекитайские клубы единоборств, искусство стали передавать чуть шире, чем раньше. При руководстве Госкомспорта нового Китая, когда первые три десятка лет вообще были запрещены единоборства, под оздоровительный вид спорта был адаптирован в первую очередь стиль Ян, который упростили до комплекса из 24-х комбинированных приемов (сейчас это называется комплексом из 24-х форм). Его ввели в вузы, средние школы и даже парки в качестве одного из национальных видов спорта. Формально он выглядит так же, как и традиционный, но в нем нет той самой знаменитой внутренней работы. Затем в каждом стиле тайцзи-цюаня создали спортивные комплексы, возникли и смешанные формы. Именно такой спортивный вид тайцзи-цюаня и распространился по миру. Мы не можем отрицать его оздоровительного эффекта, потому что он тоже требует особого внимания, координации, плавных движений, особой постановки корпуса. Но там нет того характерного признака, которым обладал традиционный тайцзи-цюань, т.е. внимания к внутренним энергетическим процессам и боевого искусства на этой основе.

Традиционный тайцзи-цюань после основания республики тоже получил более широкое распространение, хоть и намного меньшее, чем спортивный. Но даже здесь был упор на оздоровление. И лишь сами мастера, представители и носители традиционного боевого искусства, в очень узком кругу продолжали его передавать. Так что оно не исчезло, но сильно «свернулось» — и возродилось уже в 80-х годах. И теперь все, кто еще способен, пытаются воссоздать былое мастерство этих стилей и принципов. Но многое уже утеряно… Таких непобедимых бойцов, каким были Ян Лучань, его сыновья и внуки, лично я сейчас не вижу. Так что надежда на то, что молодое поколение заинтересуется, найдет тех, уже уходящих, мастеров — и уже на новых основах, с новым пониманием своей миссии, продолжит поиски и постепенно возродит былое искусство. И поработает над более системным обучением, чем это было в старых кланах.

 

 

В чем Вы видите основные отличия традиционного тайцзи-цюаня от спортивного?
Вкратце — в спортивном тайцзи-цюане не заняты внутренней работой, вниманием и энергетикой.

 

 

Насколько важно при постижении тайцзи-цюаня обучаться у учителя с прямой передачей искусства от старых мастеров?
Изучать внутреннее искусство невозможно без контакта с его носителем. Скажете — коль они были людьми, как и мы, то и мы сможем найти или открыть то же самое. Сможем — но через много лет, через много поколений. Так же, как и они. Это не вспыхнет внезапно в гениальной голове. Поэтому контакт с истинными носителями этих традиций — это единственный путь, чтобы понять, о чем идет речь. Через это должен пройти любой человек, который хочет овладеть искусством. Только на контакте мастер может объяснить суть дела, потому что это — система ощущений, а их в человеческом теле при любой практике масса. И какие из них нужны, какие нет, какие специфичны для того или иного стиля, знает и может объяснить только мастер, только носитель. Иначе можно запутаться в терминологии и в трактатах, которые воспринимаются так же, как и трактат Лао-Цзы: они доносят только логическую сторону предмета, а никакая логика не выводит на ощущения. На них выводят только контакт и практика.

 

 

В чем Вы видите основное отличие стиля Ян от стиля Чень?
В стиле Ян действительно используют основные принципы тайцзи-цюаня, такие как поиск покоя в движении, обуздание движения покоем, правильное сочетание твердого и мягкого, обуздание мягким твердого, а также технический принцип — начинать вторым, а приходить первым. В стиле Чень, как и вообще в жестких внешних стилях, была другая основа — так называемый «пушечный молот». Впервые под тайцзи-цюань стилизовал его ученый отпрыск семьи Ченей — Чень Синь (Чень Пинсань, 1849–1929 гг.). В годы его детства по Пекину уже разнеслась слава тайцзи-цюаня стиля Ян Лучаня, и в 20-е годы 20-го столетия Чень Синь потратил более десяти лет на эту стилизацию. Сам он мастером ушу не был, но был начитан, что было редкостью в семье Ченей. Он по примеру сунского философа Чжоу Дунъи, написавшего трактат о схеме уцзи и тайцзи, попытался интерпретировать свой семейный стиль при помощи Книги перемен и назвал свой труд «Схематичная интерпретация тайцзи-цюаня семьи Чень». Его брат занимался тайцзи-цюанем — вероятно, оттуда и началась трансформация «пушечных ударов». А завершили это уже ученики Чень Факэ — Фэн Чжицян, Хунь Цзюньшен, Ли Цзинь-у. Но и сейчас эти стили различаются движениями, формами, методами тренинга. В стиле Ян акцент идет на мышечное расслабление и движение сплава духа-внимания-ци, а в Чень в основном налегают на смешанные внутренние и внешние силы, которые дают больше физической силы.

 

 

За счет чего тайцзи-цюань эффективен при боевом применении?
За счет нейтрализации психофизических конфликтов у самого бойца, а также его способности нейтрализовать их у противника. В идеале это доказал Ян непобедимый — Ян Лучань. Он был невысокого роста, совсем не атлетического телосложения, но своим мягким искусством одолевал сильнейших бойцов своего времени и даже стал главным инструктором охраны императорского дворца, — и не только его связи сыграли здесь свою роль. В этой охране служил чуть ли не весь свет китайского ушу разных направлений, и неизвестно случая, где бы он не победил, — а его вызывали на поединок разные мастера. В чем загадка? Да в том, что в этом мягком стиле проделана огромная работа по поиску целой системы техники, основанной на принципах тайцзи. А принцип тайцзи в своем корне, в своей сердцевине — это принцип гармонии инь-ян. Если человек способен, освободившись от всех лишних напряжений, научиться разряжать собственные конфликты в момент их зарождения, т.е. не допустить их возникновения, то точно так же он учится справляться с ними в единоборстве. Это выводит из равновесия партнера, здесь его сила работает против него. И наша задача, наши интересы в том, чтобы заново пуститься в поиск, открыть и возродить то самое искусство.

 

 

Каким образом занятия тайцзи-цюанем способствуют оздоровлению?

Когда человек начинает заниматься разряжением собственных психофизических конфликтов, это уже приводит к оздоровлению. У нас слишком много лишних напряжений. Мы неэкономно пользуемся мышечными усилиями. Мы не знаем, что такое истинное расслабление, активная релаксация, которая освобождает энергию из зажимов и направляет ее в другие участки тела. За счет перераспределения внутренней энергии слева направо, сверху вниз, уже происходит оздоровление. В конце концов, обычные болезни вызваны именно излишними психическими и физическими напряжениями.

Также человек начинает внимательнее относиться к себе, подмечать в себе лишние конфликты… Вслед за этим вырабатывается особое, легкое, устойчивое и непрерывное, внимание. А это — признак психического здоровья. Если человек невнимателен — это симптом его нехватки. Кроме того, в работе над внутренней энергетикой человеческого тела мы обнаруживаем, что есть много пластов и особенностей этой энергии, которая управляется разным качеством внимания. Дойдя до определенного уровня, мы отключаем и внимание, и тогда включается внимание интуитивное, или, если можно так назвать, духовное. И его контакт с тончайшими пластами человеческой энергетики дает здоровье не только физическое, психологическое, но и, говоря не теософски, физиологически-духовное.

 

 

Насколько важно понимать основы китайской культуры при изучении тайцзи-цюаня?
Нельзя сначала познать основы культуры, а потом приступать к занятиям тайцзи-цюанем. Нужно начинать с практики, которая выводит на ощущения, дает понимание предмета, а вместе с тем постепенно знакомит и с основами китайской культуры. Потому что, в конце концов, тайцзи-цюань — ее порождение. Это полное изящное воплощение принципов тайцзи. И, конечно, чем глубже познаешь корни китайской культуры, тем лучше понимаешь, о чем идет речь в самой практике тайцзи-цюаня. Важно еще вот что: большинство людей увлечено технической стороной дела. Они считают, что обучение любой технике проходит по этапам, независимо от культурных корней. Но практикующие тайцзи-цюань, особенно внутренние его стили, начинают понимать, что здесь происходит развитие потенциала не только психофизического, но и мыслительного. То, чего не было в опыте, открывается заново, а вместе с тем меняются взгляды на вещи, потому что появляется новый опыт. И тогда начинаешь понимать, откуда это — и не исторически, а практически, реально произошло. Это свершилось за счет того, что люди вышли на эту практику, и осознают явления не только логически, но и интуитивно воспринимая окружающее и себя. Здесь происходит бесконечное стечение технических принципов с той культурной основой, которая сделала Китай таким, каков он есть.

 

 

Может ли человек с иным менталитетом понять и освоить тайцзи-цюань?

Да, точно так же, как и китаец. Тем более что современные китайцы тоже образованы скорее по-западному, традиционной своей культуры они уже не знают, особенно молодежь. Даже если они, незаметно для себя, ею пропитаны. Но принцип тайцзи по-своему универсален и касается любого явления — а человеческая нервная система, будь она центральная, вегетативная, в принципе однотипна. Европейцу просто с непривычки может показаться, что ему сложнее овладеть этим, хотя на самом деле по-западному образованному китайцу процесс может даваться труднее, чем более-менее чувствительному иностранцу, уже практикующему что-то, связанное с внутренним вниманием. Конечно, в китайской культуре, в искусстве, опере, пластике, танцах много движений, которые так или иначе близки к единоборствам. Поэтому китайцы быстрее схватывают такие вещи, быстрее имитируют движения тайцзи-цюаня; труднее будет европейцам, привыкшим, к примеру, смотреть балет. Там другая пластика, иные опорные структуры, эстетические критерии и ощущения. Западный спорт построен, главным образом, на системе условных рефлексов и почти не занят порядком безусловных, поэтому сначала трудно переключаться с одних на другие, искать их различия и сочетания.

Так как сам принцип тайцзи — универсальная и непреходящая общечеловеческая ценность, то он наднационален. Человек любой нации в состоянии овладеть этим искусством — конечно, при условии, что ему это действительно интересно.

 

 

Все ли могут заниматься тайцзи-цюанем — или есть какие-то ограничения?
В принципе, все могут заниматься. Ограничения могут быть при заразных болезнях, которые надо вылечить, при слишком неуравновешенной психике, которую тоже сначала надо подлечить, в случаях острых заболеваний или приступов хронических недугов. Потом уже эта практика будет оздоравливать. Наверное, требуются неодинаковые методы для людей разных образовательных и возрастных категорий. Детям надо разрабатывать игровые методики, где обучение сначала идет не сознательно, а интуитивно. Более серьезный анализ, более напряженная интеллектуальная деятельность у человека появляются уже после 14–15 лет, поэтому осознанно тайцзи-цюанем можно заниматься с этих пор. Даже беременным женщинам тайцзи-цюань не навредит, если они акцентируют его оздоровительный аспект, где требуется движение в условиях релаксации. Но им не следует, конечно, практиковать боевые приемы.

 

 

Насколько возможно в наши дни достичь высокого уровня мастерства в тайцзи-цюане?
Трудный вопрос… Я копаю уже почти 50 лет, и мне еще далеко до моего Учителя Ши Мина. Хотя я чувствую, что мы уже где-то на подходах к его искусству, но я знаю, как труден этот поиск, этот путь. Необходимо время, материальное обеспечение, контакт с хорошим мастером — не среднего, а высокого уровня. При правильных взаимоотношениях с ним, где он от всего сердца пытается тебе это искусство передать, при способности самостоятельного поиска (потому что даже при прямой передаче необходимо мобилизовать весь потенциал человеческого ума и его психофизического аппарата, чтобы понять эти принципы и постичь их на практике), человек может обойти и своего мастера, и выйти на более высокие уровни, — но это редкость. До сих пор это было редкостью.

 

 

Ши Мин демонстрировал настоящее янское искусство — или у него были свои открытия?

Ши Мин всегда подчеркивал важность запоминания — чему и от кого ты научился. Т.е. необходимость давать себе четкий и полный отчет по поводу всех технических деталей своего опыта и его происхождения. На вопросы, как этот, он всегда отвечал, что не он открыл тайцзи-цюань; он лишь унаследовал и переварил все, что было в его силах, из стиля Ян, а также от прямых контактов с мастерами других стилей. Кроме того, он подчеркивал неоспоримую важность бесконечного и углубленного изучения и интуитивного постижения содержания классических трактатов. Его знаменитое изречение: «Необходимо вечно помнить, откуда соль в соли и как выбраживался цзян» (особый соленый бобовый соус, приправа ко многим китайским блюдам).
Как у каждого серьезного мастера-исследователя, у него были собственные открытия. И это совершается у любого мастера, прошедшего ступень понимания силы-цзинь. Этот уровень дает человеку гарантию того, что открытия будут происходить в правильном направлении. Некоторое время он был оторван от своего учителя, но то, что он сам открывал, все равно находилось в рамках системы традиционного стиля Ян. А в том, что он открыл больше, чем его собратья по школе, и даже где-то больше, чем его учитель, что произошло с помощью подсказки со стороны моего прадеда, а его деда, по школе, сыграли роль его непомерно глубокое увлечение тайцзи-цюанем и особая одаренность.

Он создал несколько своих базовых упражнений, сократил комплекс комбинированных приемов. Он использовал некоторые приемы Чжу Хуайюаня, который обучал всех своих учеников нескольким приемам из тунбэя, но его гениальность заключалась в том, что он не остановился на чистом подражании стилю тунбэй, а привел эти упражнения к принципам тайцзи, что ускорило его продвижение вперед. Так что я не думаю, что он превзошел прадеда, а тем более основоположников стиля Ян. Все, что он открыл, находилось в том русле, в той системе, которую предлагала школа Ян. А то, что он открыл в этом отношении больше, чем другие, и попытался реформировать систему обучения, — так этим занят каждый мастер. Сын Чжу Хуайюаня, мой дядя по школе, Чжу Чуньсюань, открыто говорит, что Ши Мин был гением, а в свое время — лучшим учеником его отца.

 

 

Почему Ши Мин создал свой комплекс?

Он не создавал отличного от стиля Ян комплекса, а сократил то, что ему было передано от Ван Юнцюаня через Чжу Хуайюаня, — но не упростил, а даже усложнил с точки зрения базисной техники. Ши Мину было важно повысить эффективность своих занятий. А так как там было много повторяющихся движений, на правильное выполнение которых поначалу не хватает внимания, он отобрал основные приемы и сократил комплекс ради повышения эффективности его переживания. Кроме того, он выбрал оттуда около 9 комбинированных приемов и прибавил базовые упражнения, которые требовал — как от себя, так и от учеников — повторять бесконечное количество раз, по многу часов в день, в разных амплитудах, темпе, высоте стоек. Потому что самое важное — выполнить каждый комбинированный прием по всем пяти принципам тайцзи-цюаня. Повторяю, по таким, как поиск покоя в движении, обуздание движения покоем, правильное сочетание твердого и мягкого, обуздание мягким твердого, а также технический принцип — начинать вторым, а приходить первым. И ради этого он экспериментировал с каждым упражнением, отрабатывая истинную согласованность внутренней силы-цзинь и телесных движений, бесконечно уточнял и шлифовал аспекты ментальной опорной структуры за счет многотысячных повторений. Так было легче нащупать сонастроенность всего тела, всех суставов, всех опорных структур, внутреннего и внешнего в пределах одного приема. Это помогало ему быстрее находить и реализовывать эти принципы, а потом уже он переносил их в парную работу или в исполнение комплекса движений. По-моему, это было самым важным его вкладом в систему обучения, и сам он выиграл именно от этого.

Его идея заключалась еще в одном. Кроме того, что в каждом из выбранных приемов отрабатывалась более эффективная работа в обе стороны (влево и вправо), он предлагал после достижения уровня понимания силы-цзинь и весь свой комплекс проделывать как в одну, так и в обратную сторону.

 

 

Имеет ли значение то, на каком комплексе изучать тайцзи-цюань, с какого начинать его изучение?

Есть общие принципы, относящиеся ко всем видам тайцзи-цюаня, и, если это истинный тайцзи-цюань, то не имеет значения, с какого стиля начинать. У каждого мастера есть свои методические наработки — возможно, не системные. И различия здесь бывают довольно существенными. Но, независимо от мастера и стиля, скажут, что начинать надо с расслабления. Но за счет чего это происходит — тут мнения мастеров различны.

Существуют школы, которые бесконечно навязывают учащимся один комплекс за другим. В большинстве случаев это говорит о том, что у преподающего или не хватает глубины мастерства, или он просто водит своих учеников, что называется, вокруг пальца. Иногда на это напрашиваются и сами ученики, требуя от занятий ощущения новизны. Но в традиционных школах чувство новизны появляется при повторении и углубленном понимании предмета без смены комплекса. Каждый новый комплекс отнимает много внимания на запоминание, что наносит ущерб углублению в предмет.

 

 

Чем отличается Ваша методика преподавания тайцзи-цюаня?

Я, будучи образован в первую очередь на русской и европейской литературе, вернулся к себе на родину скорее русским подростком. И мне приходилось вживаться в свой народ, в свою культуру почти так же, как в нее может вживаться иностранец. Поэтому я прошел все эти этапы превращения, интеграции культур, бесконечно разряжая те конфликты, которые во мне возникали. Поэтому мне легче понять, с какими трудностями встречается, выходя на тайцзи-цюань, начинающий, особенно начинающий не с детства, а с взрослого возраста. До этого у меня была другое, физкультурное, «образование» тела, мышечная структура была отработана по требованиям спортивной гимнастики; то же самое было и с силовыми опорами. А этому соответствует и специфический тип мышления. Травма позвоночника, которая вывела меня из строя, направила меня к китайским врачам, к тайцзи-цюаню. И до меня долго доходило, в чем разница и как ее преодолеть — в напряжениях, в мышечных усилиях, в опорных структурах. Как преподаватель русского языка в китайском вузе, я понимал, что такое методика, постепенное, поэтапное продвижение вперед, и задался целью наладить такую же поэтапность в обучении столь сложному виду психофизического тренинга, как тайцзи-цюань. Поэтому если что отличает мою методику от традиционной, то это именно максимальная поэтапность и раскладка упражнений на составные для того, чтобы начинающему было легче воспринимать материал до тех пор, пока он не выйдет уже на интуитивное восприятие его. Тогда ментально он становится таким же традиционным китайцем. Ему уже не важна поэтапность, не важен анализ, а важно прямое ощущение.

Кроме этого, для меня важнее было проникнуть в принципы тайцзи, чем в собственно боевое искусство. Поэтому для меня тайцзи-цюань — не цель, а средство постижения тайцзи. По мере продвижения в практике я все больше понимал, что за счет лишь чтения трактатов и классической китайской литературы до того, о чем говорят принципы тайцзи-цюаня, не дойдешь, не поймешь. Без практического роста он не проникнет в тебя, потому что он связан с твоей психофизикой, с твоими энергиями, с твоей психологией, с твоим внутренним переживанием. И только путем параллельного развития — как умственно-познавательного, так и психофизического — можно им овладеть и понять, о чем идет речь в самом принципе тайцзи. А так как на протяжении всей моей жизни мне было важно разряжать мои внутренние конфликты и искать такого же разряжения взаимоотношений с социумом и с природой, то мне стало важно переносить принципы технического тайцзи-цюаня на другие области своего существования, на проблемы гармонизации своей личности, своих отношений с окружающим миром. Поэтому очень важным в моей методике стало гуманитарное направление, как я его называю, в отличие от чисто боевого. Поэтому у нас боевая база тайцзи-цюаня, которая выводит и на оздоровление, и на понимание основных принципов техники поединка, без чего принципы тайцзи-цюаня не дойдут до личного опыта, но не с воинским направлением, а с направлением на гармонизацию себя и своих отношений с окружающей средой.

 

 

Есть мнение, что истинное искусство семьи Ян передавалось только прямым потомкам. Насколько это справедливо?
Это в принципе несправедливо. Хотя существует версия, что у себя в семье Яны преподавали одно, а за пределами семейного клана кому бы то ни было — другое, и что они были достаточно консервативны. Исторически и вначале это, может быть и верно. Но, судя по тем материалам, которыми мы владеем сейчас, Яны практически передавали это искусство как у себя в семье — и, конечно, воспитывали своих мастеров, — но в то же время и императорской аристократии, которая их приютила, — а это уже были не однофамильцы. Потом, в среде учеников были как сыновья, так и люди, которые просто вызывали у них симпатию — и они брали их в ученики. Такими оказались, например, отец Ван Юнцюаня, который служил управдомом в резиденции племянника императора, где преподавал свое искусство Ян Цзяньхоу, сын Ян Лучаня. Там же с семилетнего возраста начал свое обучение и сам Ван Юнцюань. Там же учились более способные ученики, чем потомки фамилии Ян. Насколько я понимаю, ученики Ян Шаохоу и Ян Чэнфу впоследствии оказались более сильными мастерами, чем сыновья Ян Чэнфу (Ян Шаочжун, Ян Чжэнцзи, Ян Чжэндуо). Так что не думаю, что передача проходила только по фамильной линии.

 

 

Те ученики, которые приходили не из семьи, занимались вместе с сыновьями?
Ну, например, старший брат по школе Ван Юнцюаня, Тянь Чжаолинь, первые семь лет занимался вместе с Ян Шаохоу и Ян Чэнфу под руководством их отца Ян Цзяньхоу. То, что потом он официально стал учеником Ян Шаохоу, т.е. своего собрата, то это были какие-то (не всегда прослеживаемые) планы самого Ян Цзяньхоу. То же самое произошло и с Ван Юнцюанем. Он сначала занимался с отцом у Ян Цзяньхоу и сам еще у Ян Шаохоу, а потом, по велению Ян Цзяньхоу, его учителем был назначен Ян Чэнфу. И Тянь Чжаолинь сначала поступил в ученики к своему соученику Ян Шаохоу, а потом, по надобности, и в ученики к Ян Чэнфу. Но, конечно, большинство учеников учились лишь у одного мастера, особенно те, кто был из учеников Ян Чэнфу.

 

 

Где применим тайцзи-цюань, кроме боевого искусства и оздоровления?
Кроме боевого искусства и оздоровления, ограниченная практика тайцзи-цюаня больше ни к чему не приводит. Но если ты, открывая здесь принцип тайцзи, начинаешь его распространять на другие аспекты своей жизни и деятельности, то можно без преувеличения сказать, что его можно применить в любой сфере жизни. И, по-моему, это как раз та перспектива, которая даст, наконец, людям понять непреходящую ценность самого принципа тайцзи. Конечно, это может помочь там, где нужны правильная координация движений, правильное внимание, правильные потоки ци — и в каллиграфии, и в живописи, и в китайской медицине. Но этим не ограничивается сфера прикладного значения тайцзи-цюаня, а, тем более, принципа тайцзи. Если таким путем ты стал гармоничной личностью и наладил свои отношения с окружающим, то как ты можешь описать, в какой сфере продолжается его прикладное значение?..

 

 

Насколько эффективным может быть формальное выполнение тайцзи-цюаня?
Это требует смены опорной системы, прямого позвоночника, сложной координации движений, плавного переливания как между фрагментами движения, так между самими движениями. Само по себе это уже носит хороший оздоровительный характер, если ты при этом не увлечен боевым искусством. Потому что без внутренней работы при выходе на боевое искусство просыпаются все старые стереотипы. А они противодействуют тому оздоровительному стилю, которым ты занимался. Ты начинаешь напрягаться, проделывать грубые атаки и защиты, и этим нарушаешь принципы тайцзи-цюаня. А так и чисто спортивный стиль, если он не настроен на боевой аспект, в игро-боевом туй-шоу, где напарники не соревнуются, а помогают друг другу, тоже очень эффективен. Но обычно в спортивных занятиях такое отношение отсутствует. Люди привыкли работать с прицелом на настоящий бой. В таких случаях исполнение в спортивном стиле приводит к таким же травмам, как и все остальное в спорте.

 

 

Возможно ли самостоятельно выйти на внутреннюю работу в тайцзи-цюане?
Я не могу сказать, что на 100% нет. Может, отдельным гениальным личностям, очень редким, это и удастся. При наличии того, что сейчас рассекречены и обнародованы все трактаты. Если человек внимательно просматривает фильмы хороших мастеров, если он занят кое-какими другими внутренними практиками по вниманию, по контакту внимания с энергетикой, если он действительно гениален — авось, и может. Но я думаю, что, как говорят в Китае, среди десяти тысяч, среди миллионов, может, появится один такой. Подавляющее же большинство таких «гениев» вводят в заблуждение как самих себя, так и своих последователей.

 

 

Существуют ли различия во внутренней работе в разных внутренних стилях?
Я другими внутренними стилями так серьезно, как тайцзи-цюанем, не занимался, поэтому мне трудно описать такие различия. Внутренними стилями, если они боевые, надо заниматься долго и упорно. Все они по-своему используют принципы тайцзи. Все требуют смен опорных структур и расслабления. Например, есть два внутренних стиля, почти таких же знаменитых, как тайцзи-цюань — это синъи-цюань и багуа-чжан, основы которых я проходил. Там, кроме общих, вначале немножко другие требования. В багуа-чжан, например, скрученное тело, которое требует еще более активной нейтрализации конфликтов, еще лучшей координации опорной структуры и внутренних энергетик. И там больше физухи, потому что там постоянное хождение по кругу в более низких стойках и с более размашистыми скользящими шагами. Во внешнем выражении в тайцзи-цюане как будто стоят в центре, в багуа-чжане ходят по кругу, а в синъи-цюане — по прямой. Синъи-цюань тоже отличается внутренними техниками. Там есть особая система пяти элементов, каждое из движений которой работает над одним из органов, чего нет в тайцзи-цюане, — т.е. над укреплением и оздоровлением каждого из них. Боевые принципы синъи-цюаня также отличаются наступательным, а не защищающимся характером. Но все мастера говорят, что на вершине искусства они совершенно одинаковы. Чем отличаются эти три стиля от шаолинь-цюаня (а у них тоже есть внутренние стили, работа с энергетикой, вниманием и т.д.) и целого ряда уданских стилей, я сказать не могу, потому что я им не занимался.

 

 

Связан ли тайцзи-цюань с религиозными традициями Китая?

Если поверить версии о том, что тайцзи-цюань пошел от Чжан Санфэня, который был религиозной личностью, то какой-то налет религиозности там должен быть. Но я этого не вижу ни в истории тайцзи-цюаня, ни в поведении или жизнеописаниях мастеров. Я уже говорил — мне кажется неправдоподобным то, что тайцзи-цюань был создан отдельной гениальной личностью. Принцип тайцзи был открыт китайцами еще задолго до возникновения этих религий и прямого отношения к ним не имеет.

Иностранцам малоизвестно, что в трех китайских идейных течениях присутствуют два термина по наименованию каждого из них. Есть учение о Дао как философская версия, и есть религиозный даосизм, который взял на вооружение учение Лао-Цзы. Есть учение Будды, говоря по-западному, философского направления, а есть религиозный буддизм. Есть учение Конфуция, как учения по управлению государством, общественным взаимоотношениям, этическим правилам и т.д., и есть религиозное конфуцианство. Поэтому для меня тайцзи-цюань — это психофизическая техника оздоровительного и боевого искусства, прямого отношения к религии не имеющая. В Китае им занимаются люди любого вероисповедования. А то, что любая религия может воспользоваться им, применить его в своей сфере, уже не зависит от самого принципа тайцзи и его приложения в тайцзи-цюане.

 

 

В чем Вы видите смысл традиционной церемонии байши — и насколько она актуальна в наши дни?

Система поклонения учителю традиционна в Китае. Это было во всех школах китайских — даосских, конфуцианских, буддийских, а также в любом ремесле. Вероятно, здесь важную роль сыграло конфуцианское учение о том, что учитель — второй отец, дающий человеку вторую жизнь или путевку в жизнь, отец, который тебя образует, воспитывает. В то время как родители — это родители биологические. И в традиции Китая было особое уважение к учителю, и строгие отношения между учителем и учеником. Это обеспечивало правильный настрой ученика и учителя друг к другу, — в первую очередь ученика. Серьезное отношение к учителю равнялось серьезному отношению к самому учению, потому что, не уважая учителя, невозможно серьезно относиться к самому предмету. В Китае в ходу такое выражение, что учитель, который обучал тебя один день, становится твоим отцом на всю жизнь. Конечно, это самое крайнее выражение этих отношений. Если в современном университете можно прочитать лекцию сразу тысяче студентов — и все они слышат, конспектируют, и потом, на уровне логическом, кто на что способен, сдают предмет, — то в таких практиках, которыми логическим путем, только за счет чтения книг, невозможно овладеть, важным уже становится именно контакт с учителем и прямая передача. А серьезная передача через физический контакт ограничена временем, пространством и возрастом учителя. Поэтому для того, чтобы сохранить какие-то этические нормы, учитель долго проверял, испытывал ученика на личные качества, на серьезное отношение к учебе, на волю, на терпение, на верность школе и ему самому, прежде чем с легкой совестью мог передать свое боевое — или любое другое — искусство этому ученику. Здесь, конечно, играли роль и факторы конкуренции со стороны других школ или неприятелей, и такие пассивные, может быть, факторы, как «научил ученика — сам остался без хлеба», борьба за первенство между учениками и т.д. Но актуально для настоящего времени, вероятно, то, что это близкое состояние к деторождению. Потому что, независимо от эпохи, уровня медицины, религии, концептуальных взглядов, процесс не меняется. Там идет прямая передача генов, здесь — искусства. И поэтому какой-то здесь момент наднационален, надэпохален, потому что, и это самое важное, — это способствует выживанию самого предмета. Отношения «учитель-ученик» делают эти узы более стабильными, более крепкими, с большей гарантией того, что это искусство выживет. Иначе, при современной демократической форме, как доказывает практика, искусство умирает. Т.е. это один из неизбежных моментов для выживания искусства, сохранения его, передачи в следующие поколения.
Возможно, именно нарушения таких отношений — одна из причин (не единственная) того, что каждое следующее поколение в нынешний век в своем мастерстве становится слабее, чем прежнее. Мне кажется, что необходимо сочетать традиционную форму, позитивное из нее, с методами демократического обучения нынешнего дня. Потому что без демократии предмет тоже не выживет. Без такой центрированности вокруг мастера — тоже не выживет. Поэтому все должно строиться вокруг самого предмета, т.е. сам предмет должен выстраивать взаимоотношения ради своего выживания. Здесь требуются, по-моему, более углубленные разработки взаимоотношений «учитель-ученик» с учетом позитивного, унаследованного из традиции, а также нынешних запросов и перспектив развития.
Церемония поклонения учителю — байши — в традиционных школах любого профиля происходит и в нынешние дни. Но здесь, как и во всем, в связи с переходом на рыночные рельсы наблюдается чудовищная спекуляция традицией. Особенно вокруг «мастеров», играющих в традицию. Таким, например, вы можете подать «красный пакетик» (с деньгами, иногда огромной суммы) и приобрести статус «личного ученика мастера» без единого занятия у него. И у них оказываются тысячи «учеников»…

Все это не мешает истинным мастерам своего дела проводить свои традиционные церемонии байши.

 

 

Есть ли этические правила для занимающихся?
Они существуют испокон веков у всех наций, в любой этической категории. Не воруй, не насилуй, не убивай, не прелюбодействуй, не обижай немощных, помогай бедным, будь милосерден и сострадателен, борись за справедливость и т.д. Кроме этих, конечно, есть и правила, так или иначе ограниченные той эпохой, культурой того общества, в котором живет человек. Это неизбежно. Но важно, чтобы человек не был агрессивным, например. Не был слишком легкомысленным, поверхностным. Важно его правильное отношение к учителю, к собратьям, к этому миру, к людям, к старшим и т.д. Поэтому этические нормы были расписаны в кодексах как для учеников, так и для учителей — каких людей он имеет право принимать, каких нет, каким людям он имеет право передавать искусство, каким нет. Среди которых значились такие, например, как мы только что проговорили — драчливых, лжецов, мошенников, не соблюдающих закон страны, стремящихся только к техническому освоению, игнорирующих этические правила — не принимать.

 

 

Можно ли сочетать занятия тайцзи-цюанем со спортивными тренировками, в т.ч. с другими единоборствами?
Занятия тайцзи-цюанем могут благотворно повлиять на любой вид спорта, потому что здесь заняты более рациональной опорной структурой, релаксацией и экономией энергии, более цельным приложением силовых ресурсов и т.д. Конечно, преимущественно подспорье будет таким видам спорта, как плаванье, бег, фигурное катание — более эластичным, чем те, в которых занимаются поднятием огромных тяжестей, где настоящей релаксации не происходит, или где попытки расслабиться не приводят к нужному эффекту, потому что подавляются. В отношении любых других внутренних практик важно, чтобы человек был в состоянии не смешивать их в самом начале. Человек поверхностный начинает с азов пытаться комбинировать, перемешивать различные техники. А это недопустимо, так как тогда не овладеешь ни тем, ни другим. И чем ближе эти техники, чем больше они похожи друг на друга, тем труднее найти различия в них. Я это часто сравниваю с одновременным изучением разных иностранных языков. Пока у тебя не установилась фонологическая система какого-то языка, например французского, так, чтобы она стала помехоустойчивой к другим фонологическим системам, лучше не начинать изучение другого языка. Потому что, как известно, полиглоты на всех языках говорят с одинаковым акцентом. Т.е. у них уже нет различий в произношении. То же самое произойдет, если люди будут заниматься, с самого начала смешивая различные практики. У них будет смесь, которая не заложит правильную базу определенной практики, а тем более не выведет их к вершинам этого искусства. Когда человек уже овладел одним и понял, о чем идет там речь, а затем отдельно овладел другим и в обеих системах достиг понимания, тогда он может произвести рациональное перекрещение двух практик, чтобы выйти на обогащение каждой за счет другой. А иначе ничего не получится. Принципиально, разные виды единоборств можно сравнить и с разными музыкальными инструментами, требующими длительной и упорной работы для игры на них. Учиться играть на нескольких музыкальных инструментах одновременно – крайне ущербное дело. Есть практики, которые не противоречат друг другу. Насколько я понимаю, занятия даосской алхимией, которые не направлены на бой, а заняты оздоровлением, не противоречат принципам тайцзи, а значит и тайцзи-цюаня.. И здесь с самого начала идет правильное взаимодействие, лишь бы учитель по тайцзи-цюаню или по даосским практикам указал на разницу. Т.е. если во время алхимических процессов ты занят представлением поединка, то не получится даосская алхимия. А если во время исполнения тайцзи-цюаня ты начнешь заниматься дыхательными алхимическими практиками, то не получится боевое. Но здесь легко нащупать разницу, а тем более — их взаимодополнение.

 

 

Возможно ли в современном Китае иностранцу поступить в ученики к мастеру традиционного искусства?
В Китае говорят — это дело судьбы. По-другому не поймешь. Есть люди, которые преодолевают горы, реки и долины в поисках учителей — и ничего не находят, а есть счастливчики, которые на них выходят. И не все зависит от волюнтаризма.

 

 

Как в Китае мастера традиционного тайцзи-цюаня относятся к спортивному?
Отрицательно, потому что считают, что он выхолостил внутреннее содержание традиционных искусств. Большинство из них полагает, что переход на спортивный стиль разрушил традицию. Есть и более открытые современные мастера, которые считают, что да, спортивный стиль тоже сыграл позитивную роль. По крайней мере, по масштабному распространению призрака предмета. Из спорта люди, заинтересованные в углубленном изучении предмета, постепенно переходят к традиционным мастерам и пытаются найти внутреннее искусство. Хотелось бы, чтобы государство было занято традиционным тайцзи-цюанем с таким же рвением, как и спортивным, — но этого не происходит. И это невозможно в принципе, потому что такого широкого, масштабного распространения внутреннего искусства невозможно достичь вследствие ограничения в контактах с мастерами и их временем. Если спортивный стиль можно вести, как зарядку, и обучать ему даже по кассетам, то в стиле внутреннем это попросту невозможно.

 

 

Как получилось, что Ван Юнцюаня пригласил обучаться Ян Цзяньхоу, а учителем его считается Ян Чэнфу?

Совершенно случайно заметив его рядом с его отцом, Ян Цзяньхоу спросил:
— А кто это?
— Это мой сын.
— А чем он занимается?

— Ну а чем, кроме как сумо? — ответил его отец. Потому что тогда там, где они проживали, в этом императорском доме и в окружении дети занимались сумо. Ян Цзяньхоу, по словам Чжу Чуньсюаня, сына Чжу Хуайюаня, сказал, что, мол, зачем ему там время терять — пусть занимается у нас. Это судьба, как говорится. Он начал там неофициальное обучение, полуигру — полуобучение. А так как он уже был довольно рослым крепышом, то постепенно старые мастера его стали вызывать, когда демонстрировали свое искусство. А это всегда считалось реальным обучением, когда мастер на тебе показывает свое искусство, и ты входишь в контакт с мастером: у тебя есть возможность проследить, что происходит. И после многочисленных выбросов и атак его это вовлекло. Он стал размышлять и открывать, постигать, за счет чего это происходит. Тем более что шла подсказка со стороны Ян Шаохоу, Ян Чэнфу и его отца. Так что это не было официальным поклонением сразу. Когда он достиг 14-летнего возраста, Ян Цзяньхоу уже перестал принимать учеников — это раз. Во-вторых, было неприличным считаться братьями по школе отцу и сыну — они как бы становились вровень. Ну и, кроме этого, как и с Тянь Чжаолинем, вероятно, Ян Цзяньхоу был заинтересован в том, чтобы дать своему сыну Ян Чэнфу более сильных учеников, потому что тот занимался обучением, и у него было больше учеников. А его брат Ян Шаохоу был более свиреп, и ученики к нему особо не шли. А Ян Цзяньхоу был занят передачей и продлением этого искусства. Много могло быть еще подоплеки, которая останется неизвестной…

 

 

С кем из мастеров Вам посчастливилось общаться и заниматься?

О-о-о, это длинная история. Общаться довелось со многими, заниматься — с очень немногими. Общался с одним очень сильным мастером багуа-чжана, к которому я пришел сначала как к врачу-массажисту. Меня представил его ученик, с которым мы познакомились у друзей. Он узнал, что я занимаюсь тайцзи-цюанем и что у меня не в порядке поясница, — и говорит: «У меня там хороший мастер, учитель». Причем этот ученик был по массажу, а не багуа-чжану.
Я стал ходить к этому старику и совершенно случайно обнаружил, что он мастер багуа-чжана, придя к нему однажды утром слишком рано. Там на дверях висел полог, я его отодвинул и увидел, как в утренних сумерках под столом мелькают руки. И услышал: «Ты чего так рано пришел?» Совершенно спокойный голос. Потом, когда он уже обмылся, оделся и вышел, я его спросил, чем он там занимался. А это был багуа-чжан. Я до этого видел в парке, как люди в высокой стойке ходят вокруг деревьев или по кругам, встречал и других мастеров багуа-чжана — и буддийского, и даосского направлений — но этот меня поразил.
В процессе нашей беседы я узнал, что еще до основания республики он служил в охране при знаменитом шелковом магазине в Пекине. Я его спросил, сколько раз ему приходилось там драться. Он сказал, что всего раз. Я поинтересовался, как это было. Оказалось, его кто-то рекомендовал, — так просто туда не принимали. Они охраняли обозы, которые шли из Пекина на юг, потом забирали там шелк и привозили в Пекин. До этого обоз сопровождали человек сорок. Когда его спросили, сколько в поход нужно людей, он сказал, что двое — и они отправились втроем. На обратном пути на них напали сорок — пятьдесят человек. И кончилось тем, что все эти разбойники полегли. После этого на него больше не нападали, так что ему не приходилось драться.
Я понял, что это большой мастер багуа-чжана, но я тогда был еще глупым, мне это хождение по кругу не нравилось, казалось слишком однообразным и вообще немножко странным. Я его просил поучить меня массажу, багуа-чжану тоже — так, несерьезно. Он мне показал упражнение «колодец». Мне оно показалось невыразительным. Я несколько дней попробовал, мне оно ничего не дало. Я его бросил. А потом оказалось, что у Ши Мина то же упражнение; я уже больше понимал, что надо делать. А тогда старик показал еще несколько практик, как я сейчас понимаю, по внутренней даосской алхимии. Я попробовал, ничего не почувствовал и плюнул. А массаж я начал как раз у него перенимать. Я потом массировал всех своих родных — родителей, братьев, друзей, и только тогда начал приобретать первые навыки по массажу. И продолжал интересоваться тайцзи-цюанем.
…Это был очень интересный мастер. К сожалению, после моего отъезда на северо-восток связь с ним прекратилась; она продолжалась где-то два-три года, и я не поумнел тогда настолько, чтобы пойти к нему в ученики по багуа-чжану, а то бы я действительно что-то такое очень интересное понял. Ну, дурак был, глупый. Это был сильный мастер. Его звали У Шаошу. У меня есть фотографии, где он делает мне массаж. Случайно со мной приехала мама и сделала два снимка. А то и этого бы не осталось.
Потом, уже где-то в 1967 г., были первые встречи с Фэн Чжицяном. Тогда я занимался стилем Чень у другого мастера, Лю Цинцюаня — ученика Чень Чжаокуя. Это был конец культурной революции. Тогда о байши речи и не шло. А с Лю мы были знакомы еще с 1959 г. — он в том же парке занимался тогда стилем Ян. Почему он перешел на стиль Чень — я не понял. У меня тогда сильно пошатнулось здоровье. Он предложил: «Позанимайся со мной». Я за год выучил первый комплекс стиля Чень. Параллельно со стилем Ян прозанимался я им около шести лет. А это была группировка Ченей, поэтому туда приходил Фэн Чжицян. И произошел первый контакт с ним: он меня так сильно бросил, что я заохал и понял, что это — не шутки. С ним у меня дружеские отношения продолжаются до сих пор. До знакомства с Ши Мином у меня были редкие контакты с его бывшими собратьями по школе, пока меня не рекомендовали ему.
Больше встреч, о которых сейчас скучно рассказывать, — для этого нужен другой запал — произошло во время бума цигуна в Китае. На всякие собрания ездил, на разные съезды… Было много встреч, интересных мастеров, но близкого контакта у меня с ними не было. В 2001 г. на международном фестивале по оздоровительному тайцзи-цюаню на Хайнане я близко сошелся с внуком Ян Юйтиня, знаменитого мастера стиля У-гражданского — Ян Синьжунем, и дружба наша продолжается до сих пор. Ян Юйтинь был учеником Ван Маочжая. А тот был учеником первого поколения стиля У. Мы разговорились, и я понял, насколько серьезна была школа его деда. С того же года началась моя очень продуктивная дружба с учеником У Тунаня с 50-х годов – Юй Чжицзюнем. Он обучил меня с Яцзы тайцзи-копью, переданного ему по другой линии. По его просьбе мною было написано вступление к его уникальной книге по копью «Хуанхоу бацян», также готовлю предисловие к его новой книге. Профессор Юй Чжицзюнь уже несколько раз посещал Россию по приглашению Андрея Милянюка, которого я с ним познакомил, и проводил там свои семинары. А до этого я встречался с учениками У Тунаня, видел его самого, но в контакт не входил. Среди учеников Ши Мина первого набора было пять учеников У Тунаня, с ними я контачил со всеми, дружеские отношения до сих пор продолжаются с Чжан Гоцзянем, недавно ушедшем с поста председателя Исследовательского общества по наследию У Тунаня. Ученик У Тунаня Чжоу И проходил церемонию поклонения учителю у Ши Мина в одно с нами время.
С 2006 г. начались контакты со всей ветвью Ван Юнцюаня, с теми мастерами, которые живы до сих пор. С сыном Ван Юнцюаня, Ван Чжунмином, который мне много рассказывает и уже три года подряд показывает все возможное на контакте. С личным учеником Ван Юнцюаня — Сунь Дэмином. С ним у меня наладились очень хорошие отношения. Он каждый раз что-то объясняет новое, интересное. Общаюсь и с не личными, но тоже его учениками. С Лю Диньинем, который обратился к Ван Юнцюаню, чтобы изучить все это в аспекте оздоровительно, он же владеет богатым архивом личных конспектов, проделанных во время своего обучения. С самым молодым учеником Ван Юнцюаня, которому сейчас 46 лет — Лу Чжимином. Много бесед и прямых контактов с сыном Чжу Хуайюаня — Чжу Чуньсюанем. С личным учеником Гао Чжаокуя (тоже одного из первых личных учеников Ван Юнцюаня) — Чень Тяньляном. Ну и со многими учениками Чжу Хуайюаня. Так что сейчас контакты не только словесные, а прямая передача.
По линии Сунь Лутана я был знаком с его дочерью, Сунь Цзяньюнь, еще с 1959 г. Она занималась в парке. Она была очень доброй женщиной, обучала огромное количество людей. Я тогда не понимал ни что такое личный ученик, ни байши, ни всякие такие вещи — знал лишь, что она вообще чуть ли не всю жизнь преподавала в этом парке. Потом я узнал, что у них были свои личные ученики и в Китае, и в Японии, и бог знает, еще где.
Самим стилем Сунь Лутана я занимался 2–3 года во время культурной революции параллельно с основами синъи-цюаня у одного потомка школы Ли Цуньи. Это был студент английского факультета, звали его Ли Дай. Шла «культурная революция», он тоже был в опале, как и я. Мы быстро сошлись. Он увидел, что я занимаюсь тайцзи-цюанем, и спросил, не хочу ли позаниматься синъи. Я говорю — хочу. Делать было нечего. Я с ним прошел основы синъи-цюаня. Он сказал, что к синъи-цюаню из тайцзи-цюаня ближе всего стиль Сунь, потому что Сунь Лутан его создал. Параллельно с этим стилем синъи-цюаня я выучил у него и комплекс, и прозанимался полтора года. Он меня ни на что особое не вывел. И контакт с этим студентом был не такой длительный, где-то полгода. Потом он закончил учебу, его куда-то распределили. Связи потерялись. Я бы его с удовольствием сейчас нашел. После него у меня был контакт с учеником знаменитого мастера багуа-чжана Ли Цзымина по фамилии Цзан, а имени своего он мне не назвал. Была культурная революция, никто не хотел полного имени называть. Он меня звал по фамилии Сяо, я его звал по фамилии Цзан. С ним я прошел основы багуа-чжана. Это длилось где-то около года.

Вот такая история контактов с мастерами. Уже где-то в 1982 г. Ван Пэйшена пригласили в наш институт иностранных языков, и он там вел занятия у огромного количества любителей стиля У. Среди них был парень, который по окончании этого курса хотел позаниматься и туй-шоу. А у него самого не было возможности пригласить мастера, да на него и не откликнулся бы мастер. Поэтому он навязался ко мне — видел, что я занимался тайцзи-цюанем во дворе: «Ты не можешь его пригласить так, чтобы мы собрали несколько ребят, которые поучились бы туй-шоу?» Я вышел на контакт с Ван Пэйшеном, и он согласился за небольшую плату. Мы занимались по два раза в неделю туй-шоу. Все это было предтечей моего эпохального начала у Ши Мина. Да, Ван Пэйшен был сильным мастером. Он учеников сурово бил. Меня тоже. Так что немножко поджилки дрожали перед тем, как к нему на занятия идти. Объяснял он много и интересно, но до меня не доходило, что он говорил. Уже после того, как я поступил на учебу к Ши Мину (у нас контракт был с Ван Пэйшеном на год), я еще полгода параллельно продолжал у него заниматься. Тут у меня была возможность сравнить. У Ши Мина было все мягко, легко, без особо свирепых ударов, а с ним ничего нельзя было сделать. А у Ван Пэйшена — да, тоже ничего сделать было нельзя, но всегда это было жестко, сильно и травмировало. Ши Мин объяснял нам, что такое уцзи, он действительно давал нам падать в эту непонятную пропасть. Однажды, уже перед концом занятий с Ван Пэйшеном (я этого не таил от Ши Мина — говорил, что вон там мы занимаемся, и через полгода контракт закончится, и Ши Мин тоже на это махнул рукой), я спросил у него, что такое уцзи. Он так остановился, потом двинулся на меня, вот это говорит уцзи. Я понял, что разница очень большая. Т.е. я не упал ни в пропасть, я ничего на дистанции не почувствовал. Я почувствовал, что человек оторвался от контакта и вернулся к нему. А у Ши Мина на контакт просто было не выйти — ты падал в пустоту вверх тормашками и достать его не мог. Я понял, что там искусство более глубокое, хотя Ван Пэйшен как боец, как мастер, скомбинировал огромное количество разных стилей. Где-то он раньше занимался багуа-чжаном, и у него это прослеживалось в стиле У. А у Ши Мина был чистый стиль. Он больше ничем другим не занимался.

 

 

Почему Вы остановили свой выбор на тайцзи-цюане?

Когда я вышел из строя, мне вообще нельзя было делать резких движений. Я был полуинвалидом. А тело по привычке требовало движения. В гимнастике у нас каждый день мышцы накачивались, а тут перестал — и распирало, чем-то надо было заниматься. У меня был приятель-однокашник, мы сидели за одной партой, он ко мне привязался. В своем 17-летнем возрасте он выглядел старше своих лет. У него уже была густая борода, что редко было у юношей того времени. У нас там ребята любили потягаться, поиграть, друг друга повалить. Его никто не мог. Постепенно я заметил, что у него какие-то особые характеристики. Ты ему руку на плечо положишь, а она с плеча соскальзывает. Я спрашиваю:
— Что это такое?
Он говорит:
— Так меня шифу учил.
— Кто твой шифу, где ты учился?
— Я в детстве в монастыре рос. Меня учил монах шаолинь-цюаню. Там огромное количество боевых техник. А когда мне исполнилось 14 лет, меня выгнали за буйный характер — я любил подраться.
Но он с детства действительно получил очень хорошую основу. Его никак заломать нельзя было, никакие там приемы — ничего не получалось. Он от них уходил. И ты всегда оказывался не там, где нужно. А рука с плеча соскальзывала, потому что там был такой пункт, на который нажимали сведущие люди — и человека парализовывало. Значит, он уже был неплохим мастером. О нем потом отдельная история. Когда я сказал, что я чем-то хочу позаниматься, он показал свои гимнастики, как я тогда их называл. Мне это не очень понравилось, мне трудно было им следовать, они требовали больше силовых нагрузок. Он предложил мне перейти на тайцзи-цюань. Я понятия о нем не имел. Договорились встретиться в парке до школы, рано утром, где-то в шесть часов. Он меня поводил, показал, кто чем занимается. Сказал, что, наверное, это мне подойдет. Я подумал, что да, подойдет — там медленные плавные движения, несильные нагрузки. Так и началось…
Там был какой-то шаньдунец, который проходил лечение в пекинской больнице, а по утрам занимался тайцзи-цюанем. И тут я начал знакомится с традициями. Спросил у товарища, как на контакт идти, как просить. Он объяснил, что нельзя сначала просить. А что делать? Приходить каждое утро, стоять рядом, смотреть. Мы так простояли целую неделю, каждое утро, очень рано, — он рано кончал. Мы приходили где-то в 05.30 — он уже стоял на месте. Мы с самого начала прослеживали, как он проделывает этот комплекс. Он был длинный, приблизительно на полтора часа. И где-то через неделю он, закончив свой комплекс, обернулся к нам: «Чего вы смотрите здесь каждый день? Поучиться хотите?» Но он был не старого манера. Это был современный человек. Тут меня приятель подтолкнул — мол, вот он хочет поучиться. Он посмотрел на меня, говорит:
— Ты откуда?
— Я тут учусь.
— Ты китаец?
— Да, китаец.
— Приходи завтра.
С тех пор я занимался с ним, уже не помню, сколько времени. Потом он уехал к себе в провинцию Шаньдунь. Я весь этот комплекс выучил под его надзором. Сколько-то проработал еще времени. Это место в парке стало моим. А там такая традиция: если видят, что ты каждый день приходишь в это время, то на это время точка твоя, никто уже не помешает. Запоминают твое время и занимаются на этой же точке до или после тебя. Но тебе уже не мешают. Это очень интересная, негласная традиция. А если кто-то приходил на место, случайный человек, и там начинал выделывать какие-то па, то когда появлялся тот, кто на этой точке занимался, и говорил: «Уходи отсюда», — люди без всяких споров уходили.

Для меня это было, конечно, физическим укреплением. Вспомогательное лечение моей травмы. Это не лечило, но помогало. Я иногда пыхтел по полтора часа, потел, лужа подо мной была. Пытался как можно медленнее проделывать ради медлительности. И в один прекрасный день почувствовал между руками какое-то странное магнитное взаимодействие. И меня тогда стукнуло — наверно, здесь все должно быть вроде этого. И вот эта мысль удержала мой интерес до встречи с Ши Мином. Конечно, до этого были какие-то эффекты, толкались с разными ребятами… Как только в Пекине появишься в этом парке — там все знакомые. С тем потолкаешься, с этим — и от всех какие-то интересные эффекты, которые никак не мог понять, потому что настоящей школы внутреннего искусства тогда у меня не было. Был интерес. А то, что Ши Мин с первой встречи на первом контакте дал мне почувствовать, что я падаю в пропасть, меня ошеломило. Я, уже падая, крикнул: «Вот этого я искал!» Т.е. я уже знал, что мне нужно. Это ему понравилось.

 

 

Почему в Вашей школе не участвуют в соревнованиях?
Во-первых, это не в моем характере. Вообще не люблю спаринги. Когда-то в молодости, будучи гимнастом, я прозанимался три недели боксом. Мы разбивали друг другу носы в кровь. Я понял, что это не по мне — я никому не хотел разбивать нос и не хотел, чтобы мне его разбивали. Это первый, самый естественный, рефлекс. А потом, уже в школе Ши Мина, я понял, что чем дальше копаешь, тем все становится глубже. И ты начинаешь понимать, что не для спортивного спарринга разработана эта система. Осознаешь — если ты приходишь, чтобы научиться драться, то из тебя все время прет весь твой старый опыт. Атака, защита, напряжение — все эти условные рефлексы, установки сразу начинают вступать в действие. Чтобы научиться тайцзи-цюаню, от всего этого надо отвязаться. И по мере того, как ты расслабляешься, начинаешь понимать саму внутреннюю технику и те перспективы, которые она тебе сулит, то этот прикладной, прагматичный бой уже становится неинтересен. Во-первых, там травмы. Там нечего делать практически, кроме как бесконечно нарабатывать какие-то технические приемы. А здесь появляется познание себя, своего здоровья, внутренних органов, энергетик, внимания. И ты выходишь на принципы, которые работают совершенно иначе по сравнению с тем, что ты до сих пор знал. Это настолько увлекательное путешествие и поиск, что тебе бой как таковой становится интересен только в экспериментальном порядке. А потом — чем дальше движешься, тем больше понимаешь, что ну, выйдешь ты на спарринг, и что? Или ты кого-то травмируешь, или тебя травмируют. А серьезная травма фактически ставит предел в твоем продвижении в этом направлении. Потому что травмированный человек, если серьезно, то этим заниматься уже не может. А это значит, прекращается поиск, прекращается это удивительное путешествие. Для того чтобы достичь уровня Ян Лучаня — не знаю еще, на мой век этого хватит или нет — ты что, будешь кичиться этим? На соревнованиях медали получать? А ведь ты пользуешься незнакомым людям оружием. Ты можешь совершенно законно на ринге убить человека — зачем тебе это нужно? Правильно? Во-вторых, сама техника тайцзи-цюаня фактически не приспособлена под любые современные спортивные правила. Она требует, чтобы ты начинал вторым. А на ринге тебя побуждают действовать активно. По принципам тайцзи-цюаня — если вы примерно одинакового уровня, тот, кто начинает, терпит поражение. Если ты не хочешь никого травмировать, и тебя не хотят травмировать, то здесь есть замечательное правило — на первом же контакте оба соперника, оба мастера понимают, кто выиграл. И дальше уже не имеет смысла продолжать, потому что ты уже попался, тебя уже обуздали с начала до конца. Если продолжать дальше, то ты потерпишь поражение, а будешь рыпаться — получишь травму. А значит, это не для зрителей. Т.е. здесь не может быть 15 раундов по три минуты каждый. Шоу не получится. Оно получится только вот в таком школьном экспериментальном порядке, когда ты делаешь удар, тебя отбрасывает далеко, — и показывают, что это искусство — вот такое. Причем пытаются не травмировать. Потому что еще далек путь, впереди еще много интересного. И всегда почти этически каралось, если мастер бил кого-то, потому что он владеет искусством, которое людям незнакомо. Это называется обижать слабых, даже если он побил сильного.

 

 

Что означает гуманитарное направление, о котором Вы говорите?
Гуманитарное направление заключается в первую очередь в том, что тайцзи-цюань, со всем его оздоровительным и боевым содержанием (хотя и это полезно), не цель для меня. Для меня он — средство познания принципа тайцзи, этого уникального явления. Оно выводит меня на мысль, что, если в технике тайцзи-цюаня работает принцип гармонии инь-ян, и за счет него человек, достигнув вершины искусства, может стать непобедимым бойцом, то, значит, сила — в самой гармонии. Гармония как таковая меня интересовала стихийно чуть ли не с самого детства. Я не любил конфликтов, ссор, драк… Как и каждый мальчишка, я дрался, когда был вынужден, — но мне это не нравилось. А здесь я вижу, что сам принцип тайцзи выводит человека, если он к этому стремится, на многоплановую внутреннюю гармонию, и также на многоплановую гармонию его с окружением. Разве не к этому стремится любая человеческая душа? Разве это — не зов любого человека, который живет в этом конфликтном мире в конфликте с самим собой и с окружающими? И пытается справиться с этим через насилие над собой, над другими, а не за счет разрядки конфликта — причем возводит саму конфликтность в жизненный принцип. Поэтому для меня важна сама культура тайцзи-цюаня, которая его породила, принцип тайцзи и перенос его, принципа гармонии, на все пласты своего существования. И в этом я вижу гуманитарность своего направления. Потому что абстрактное слово «гармония» не дает человеку гармонии. Он может мечтать о ней — но не знает, как к ней прийти. Я не считаю, что тайцзи-цюань — единственный путь к гармонии; я уверен, что их много, и в любой области можно открыть этот принцип, и потом переносить его на все аспекты жизни. Но это один из эффективных путей. Ты понимаешь это не умом, а всем своим существом — да, там есть вот эти зачатки гармонии. Если ты их открываешь и пытаешься перенести на другие пласты, помимо технических принципов боевого искусства, — то это возможно, и это открывает пути, как мне кажется, к единственной истинной культуре человека.